Date:
Меня зовут Давид, и мне 62 года. А девчонке моей – 26. Я пишу сюда на условиях полной анонимности. Мне не хотелось бы, чтобы меня кто-то узнал, у меня дети и внуки, спасибо.
В СССР я, наверное, копался бы на грядках, замешивал бы удобрения и радовался приезду внуков. Но обстоятельства меня всего этого лишили. Восемь лет назад у меня умерла от пиелонефрита жена. Но дело не в этом. Это, в принципе, не мешает угощать внуков клубникой. Нет, дело в другом. Все разрушилось. Не до дачи уже. Мы летели оттуда, как ошпаренные, боялись, что захлопнется калитка, и нас прихлопнет. Да нас ведь кто угодно может прихлопнуть.
Мы на бреющем пролетели мимо исторической родины и попали в Америку. Ну, у меня ведь тут двоюродный брат уже, так что мне попроще было. Я ничего, на велфере, как дорогие соотечественники, не сидел, а почти с первого дня нашел работу. С английским у меня хорошо, не терял время в СССР.
И все равно, несмотря на удачу, остался на старости лет один. А в Америке ведь понятия такого нет - "старость лет". Все живут и радуются.
Чего бы мне не радоваться, когда один остался. Я так думаю, это у меня отпечаток детства. Желание всем нравиться какое-то. Наш папа не вернулся с войны. У папы вообще-то была бронь, инженер на Уралмаше; но в сорок третьем пошел добровольцем, и вот не вернулся. Нет, с войны он вернулся, но не к нам, а поехал со своей новой на Север. Потом, в сорок восьмом, его посадили. К маме приходили, но она же ничего не знает про него. А потом, в пятьдесят четвертом, папа вышел, но не вернулся, а так и стал на Севере жить со своей.
И мы с сестрой выросли какими-то немножко детдомовскими: всем улыбаемся, от всех добра и ласки ждем, всем хотим понравиться. Сестру три мужа бросили. Слишком мягкий характер, никогда никому ничего не приказывала. Так и живет, кстати, в Свердловске, теперь Екатеринбург, ехать уже никуда не хочет
Ну это же я все анонимно пишу, по интернету.
Тогда уж признаюсь. Я нашел свою Марицу тоже по интернету. Ну и что? Грубо говоря, мои проблемы. Да и дело-то не в этом, мы же встретились в конце концов, и все у нас нормально. Она только наполовину филиппинка, мать у нее мексиканка из Чиуауы… не знаю, как выговорить, такая провинция.
Ну я же не молодой жеребец, я не стал к ней лезть с намерениями в первую же встречу, или даже в первый вечер. Стали жить вместе, она готовит, убирает, я ее развлекаю, катаю. У ней даже водительских прав не было. А то сядем и в четыре руки бренчим что-нибудь. Элизе. Полонез Огинского на этой стороне шарика не учат, а Бетховену учат. И Шопен, конечно.
С тещей я так и не виделся ни разу. Видел фотографию, худая, крепкая баба. Живет в этой своей… Чиуауе, у нее там дом и бизнес, где-то под Хуаресом, Марица не рассказывает, какой бизнес. Да Марице и дела нет. Марица на медсестру училась, чтобы в Америку попасть - это им в Мексике голову морочат, что медсестер Америка ввозят пачками. А…
Марица сначала что, сама не понимала, радоваться ей новой ее семейной жизни или нет. Днем смеялась и напевала, ночью плакала. Да, ей интересно все было - а грустила, по молодости своей загубленной. Ну что я тут ей сделаю.
Ну привыкла. Дошло у нас и до этого дела, а как же. Ну еще бы. Такая молодая деваха вокруг вертится. Не устоишь. В смысле - наоборот, само встанет.
В моем возрасте лучше занятия не придумаешь, чем секс; я как заново родился. В первые недели, как начали, так мы целыми днями кувыркались в постели, не вылазили. С женой мы такого не выделывали, что с ней делали; да и мне повезло, что она наполовину мексиканка, наполовину филиппинка. Была бы на 100% мексиканка - я б у ней живым из постели не ушел; была бы на 100% филиппинка - и десятой доли не испытал бы того, что мне досталось. Филиппинки же скромные, как китайки. Моя тоже сначала все норовила отвернуться, когда лифчик снимает - но мексиканская кровь взяла свое, и такие штуки, такие штуки… наши такого не умеют, или не хотят. А может быть, у наших просто питание другое.
Я Марице не говорю, что уже давно на виагру подсел. Потому что, наверное, в моем возрасте и с моей физической подготовкой, без виагры никак. Ну и что, кто знает? Зато она-то как счастлива. Любимое занятие у нее.
Да… кто бы мне сказал сорок лет назад. Это я лежу, улыбаюсь, смотрю в потолок и рассуждаю сам с собой.
А потом, потом, на следующий день после таблетки, наступает страшная тоска. Как дементор под окном прошел. Хочется умереть просто. Но умереть - легко, забыться, легче чем сон, потому что и сна-то никакого нет. Жить, жить, вот что самое-то ужасное. Жить, и помнить всё, всё, что в жизни было, и понимать, что все это ну совершенно никому не нужно, и мне тоже не нужно, и что лучше бы ничего этого на свете никогда и не было, и не надо было бы никому страдать. Той же девчонке моей. Не соблазнилась бы, вышла бы замуж за какого-нибудь горячего придурка, нарожала бы ему детишек, он бы ее бросил, она бы плакала, и была бы счастлива. А тут – на концерты со мной ходи, да в кино. А в гости – к кому мы в гости пойдем? К соседке Арасели? Ага, здрасьте. У Арасели муж на нас на обоих косо смотрит. Ну типа я – русский мафиозо, она – продажная шкура. Ну уж если араселин муж на нас так смотрит, так что сказать о моих знакомых да родственниках? Для тех я вообще с ума сошел. Поэтому и не хочу ни с кем дела иметь.
И вот такой вот отходняк весь следующий день. На работе вообще стараюсь молчать, чтобы не врезать кому-нибудь.
Нет, постепенно я привык, это только первые месяцы так остро было, почти до суицида. Почти до суицида. Ведь на самом-то деле мысли о суициде, о которых, конечно, не надо бы говорить никому, ни врачам, ни медсестрам, ни друзьям, ни товарищам, от них, если вдуматься хорошенько, удовольствия не меньше, чем от чтения хорошей книжки. Чем они хороши? Да тем, что адреналинчик играет, и понимаешь, что ничего такого ты с собой делать не будешь, и что интересно, в результате чувствуешь себя героем, не потому, что смелый такой, а потому, что сам себе жизнь спас, приняв важное жизненное решение не предпринимать ничего такого. Как заново родился. Главное –ничего не предпринимать, а то затянет на хрен. А может, оно и к лучшему бы. Неизвестно же, что там впереди, есть такое подозрение, что ничего уже хорошего.
Впрочем, проходит этот сплин; заглотну опять таблеточку, и к Марице. Поразительная у нее фигура, ноги худющие, талия тонкая, у нас таких не делают, грудь – ну просто в самый раз по моему вкусу. Наглядеться на нее не могу, какая она у меня красотка. Мне, конечно, здорово повезло с моим сокровищем. Уберечь бы только.
Глаз да глаз нужен, конечно. Проходит мимо дома Арасели, Марица выйдет с ней поболтать, а я смотрю. К Арасели недавно брат приехал из Тихуаны. Этот Рамон так и сверкает глазом да зубами на мою Марицу, мне кажется, дай ему волю – живьем сожрет. По тихуанской визе приехал, на месяц якобы. Эта тихуанская виза – странная какая-то штука. Дают ее якобы тихуанским жителям, для посещения пограничных населенных пунктов, не дальше 25 миль. Сан Диего, то есть. Ну где Сан Диего, там и Лос Анжелес, а где ЛА, там и Сан Франциско. Этих тихуанцев, мне кажется, у нас тут больше, чем в самой Тихуане. Виза дается на год, работать нельзя – но они все работают. Год проработает такой, едет домой в Тихуану. Там берет паспорт двоюродного брата, тоже Рамона, но уже не Санчеса, а Карлоса, и в тот же день обратно. А где двоюродный брат? Да этот двоюродный брат и был-то в Тихуане только раз, когда на него мексиканские документы оформляли, а вообще-то он у нас тут в Сан Карлосе живет.
Стою у окна, смотрю. Арасели уходит в одну сторону, моя Марица направляется к ее дому, ей открывает дверь Рамон, дверь закрывается, все. На улице пусто, в моей голове поднимается какой-то звон. И слегка подташнивает. Что делать, что делать? Смотрю на соседскую дверь не отрываясь, планирую свои дальнейшие действия – вдруг шаги, оборачиваюсь – Марица ходит поливает цветы. Что это было? Показалось мне все? Что показалось? Что мне показалось, и сколько времени прошло? Если три минуты – тогда показалось, а если прошло три часа? Я ж ничего не помню, я просто стоял окаменевший и глядел в окно. На часы ж я не глядел, не до часов.
Потом, к вечеру, до меня доходит, что это опять побочные эффекты. Надеюсь, я не сумасшедший. Надеюсь, нет. Потому что нормально, когда я ничего такого не употребляю, у меня вообще-то вполне трезвый взгляд на вещи. Я как бы прекрасно понимаю цену вещам, да и людям тоже. Поэтому у меня все в общем-то без напряга и получается. Жизнь и вообще.
Поэтому мы живем, как живется, не зарываемся, но и не пригибаемся. Много ездим; не в Европу, конечно, Европу нам не потянуть – нет, но по стране мы поездили порядочно, от Сиэтла до мыса Кеннеди и от Бостона до Сан Диего; любой дешевый мотель с ейчбио нам как второй дом. Иногда кажется, вот так вот поездишь недельку, что ты вообще как бы перестаешь существовать на белом свете.
No comments:
Post a Comment