Понедельник

Date: Mon, 15 May 2000 18:36:53

Да неделя как неделя была, токмо что жара и засуха до октября, которые мы с Бредом Жилетом так друж­но обещали швейцарцу Урсу Шпюхеру, сменились густыми облаками и проливными дождями. От Миши "эль ниньо" ничего, однако, не слышно. Непонятно.

В пятницу, в связи с производственным визитом в город Сан Матео, зашел в родную школу, по­здо­ро­ваться с учителем Василием Ивановичем. В классе было полно народу, все заорали, увидев меня, и стали дружно поправлять мой английский – мой английский был любимчиком этого класса. Дат­чан­ка Лада обняла меня и чуть не прослезилась. Радостно орала, увидев меня, мексиканка Арасели; она на днях получила гринкарду и стала работать в аэропорту, смена с трех тридцати утра, она даже не знает, какую ей зарплату положили, по знакомству устроили; устраивается на работу и Хайм, ко­лум­биец, через две недели он будет в Оракле, что-то в маркетинге, солидный паренек. Загадочный мек­сиканец Мартин, с огромной золотой цепью на шее, улыбался молча. Чилийка Маривель при­пля­сывала за своей партой – Маривель в субботу летит к себе в Чили со своим мужем, свадьба у них бы­ла на миллениум в Лас Вегасе, сидит и напевает странную песенку – ми энд ю, ю энд ми, хомо-сек­шу-алити... Маривель недавно тоже устроилась работать – корреспонденткой в "Нуэво Мундо", ис­­панское приложение к "Сан Озе Меркури Нуз". Появились в классе две новые японки, внешне по­хо­жие скорее на тайванек. Пришел директор Тешара, который недавно вернулся из Вьетнама, и все сна­чала заорали "Алла Тешара", а потом переключились на Василия и стали привычно орать "Алла Ва­силий". Директор Тешара устроил рафл из принесенных сувениров; мне досталась голова мед­ве­дя Смоки, каковую я и прицепил к автомобильной антенне. Голова небольшая, размером с яйцо.

(Примечание. Медведь Смоки, как известно, родом со Сьерры. Уже в июне нас как-то понесло на Сьерру погуляти – и теперь нам от этой Сьерры уже и не оторваться. Голова Смоки, наверное, оказывает этакое трансцендентальное влияние.)

Потом Вася велел всем рассказывать про страшные случаи, которые с ними были. Народ-то разный соб­рался. Кого в заложники брали, к кому домой воо­ру­женные бандиты на родине забирались. Япон­ки в детст­ве тонули и с тех пор боятся воды. Колумбиец Хайм рассказал, как он служил в ар­мии, в 16 лет его за­бра­ли; уточнили, что не урожаи охраняли, а в госу­дар­ст­­венной армии служил – и там ребятишкам выдали ору­жие, и все стали целиться друг в друга, одного уби­ли, другого ранили, с тех пор они с оружием осто­рож­но. У чеха Томаша месяц назад взорвался его красный кон­вер­тибл, пря­мо как в кино – они с персом Али сели в машину, и Томаш стал заводить – и тут сначала по­лых­­ну­ло, Томаш крикнул Али – "get the fuck outa here!", они токо выскочили – и взорвалось. Менты при­ехали через минуту. Где-то за углом сторожили, видимо.

Я свою историю начал – "когда мне было пять месяцев..." – все сразу заржали. Вах, какой народ у нас в классе!

А в субботу мы с утра поехали на великах прокатиться, взяли три банана, три пряника и немножко со­ку. Проехали по парку, боринг, подъехали к лексинг­тон­с­ко­му вдхр, въехали на дамбу, ну что, объе­дем вокруг пруда? Да ну, далеко тащиться, давай домой – ну давай. Только другой дорогой по­е­дем. Ну хорошо. Дорога на Черную Гору, туда и поперлись. Часа через два (а часов у нас тоже нету, и карты нету, и денег, и телефона) подъем кончился. Питье мы берегли. И пряники берег­ли. От­ку­сы­вали по маленькому кусочку, как Зиганшин с Поплавским. Пуще всего мы берегли бананы. Во-пер­вых, после бананов тяжело ехать на велике. Во-вторых, это стратегический запас. До тридцать пя­той дороги оста­валась пара миль, когда увидели въезд в парк Сан­борн. А этот парк мы знали – то­ч­нее, знали проти­во­по­лож­ный из него выезд. Туда и попилили, хотя на вело­си­педах нельзя – да что по­делаешь, у нас имердженси, можно сказать. Места там странные, глухие – никто туда не за­бре­да­ет – и вот, глухое лесное озеро, тишь, травка, луга, как на Карельском, только деревья раз в пять по­вы­ше будут. У озера мы съели первый банан. Солнце стояло еще высоко, но и ехать нам было так, ни­чего... порядочно. Впрочем, нам повезло – если бы не парк, была бы еще пара подъемом на 2000 фу­тов, а так – все вниз, по крутой дорожке, правда, не близко это. Что странно – когда езды ос­та­ва­лось часа на полтора, появилось ощущение, что нам все вообще по фиг дым, и мы хоть двое суток мо­жем так пилить.

Вер­нулись задолго до заката, хватило сил даже дополз­ти до бассейна и джакузи, по­говорить о жилищных проб­лемах с бразилкой, сидевшей в той же джакузи – и все, и дальше мы рух­нули на диван и уже не сползали с него, смотрели всякую чушь типа Пекинской Пули. До ком­­пьютера доползти не было сил. До сейфуэя дополз­ти не было сил – ели, что есть в холодильнике.

А сегодня ливень, ливень. Хочется спать, а не работать.

И еще сегодня сорок лет, как умер мой дедушка Башаров Василий Константинович. Родился он в 1876 году. Служил в Финляндии, потом налаживал домаш­нее хозяйство, потом его посадили, по­то­му что слиш­ком хорошо работал, но на канал не послали по воз­рас­ту, и он с бабушкой жил у нас в до­ме за заборкой, и де­душ­ка время от времени собирался пойти косить сено. Де­­душка научил меня ку­рить, пить водку и мате­рить­ся (а я уже учил учеников старшей группы детс­кого сада, за что был очень популярен). Курил я, прав­да, не вды­хая – как Буш. Зато пил ничего, однажды хлоп­нул в гос­­тях стопарик водки – и бух на пол, скорую вызывать боя­лись, так оклемался. Сколько мне было... три, на­вер­­ное, или даже два. Читать еще не умел, точно. Если бы прочитал, что водка – пить не стал бы, не любил я водку. А сегодня выпью.

Перед смертью к дедушке приходил поп, исповедовать, соборовать, не знаю уж точно. Я, уб­еж­ден­ный к тому времени атеист, написал на картонке текст: "бога нет!" и, когда поп оделся и ушел, по­бе­жал за ним, и, регулярно его обгоняя, молча вставал на дороге и демон­стрировал ему мой плакат. Так мы с попом дошли до трамвайной остановки на углу Выучейского и Ломоносова, где и рас­ста­лись. Поп тоже не сказал мне ни слова.